shashki35 Vologda ru

Главная » Статьи » Шахматы

---

Правила этикета Среда, 21.12.2016 03:23 Генна Сосонко После окончания Первой мировой войны в Нью-Йорке было создано специальное бюро, занимавшееся расшифровкой секретной переписки стран, с которыми Соединенные Штаты находились в нормальных, а то и в дружественных отношениях. Это бюро получило название «Черная комната». «Джентльмены не читают писем, предназначенных для других», - сказал американский министр внутренних дел Генри Стимсон в 1929 году, приняв решение закрыть «Черную комнату». «Джентльмены не читают писем, предназначенные для других». В том же году аналогичную фразу произнес чемпион мира по шахматам Александр Алехин. Официальный вызов на матч-реванш Капабланка отправил Алехину первого октября 1929 года. Не получив ответа, он продублировал вызов через австрийского мастера Кмоха, который и вручил конверт чемпиону мира. Когда Алехин прочел письмо, он с возмущением спросил, почему конверт уже распечатан. Кмох объяснил, что по словам самого Капабланки, только в этом случае он будет уверен, что вызов достигнет адресата. «Алехин размышлял некоторое время, - вспоминал австрийский мастер, и вернул конверт мне. Должен добавить, - отметил Кмох, - что Алехин нашел такой способ переговоров возмутительным». Капабланка, которому очень скоро стала известна реакция чемпиона мира, пишет своему другу голландскому шахматному организатору и деятелю ФИДЕ Херарду Оскаму: «В вызове не было ничего секретного. Я послал его через Кмоха, так как у меня не было берлинского адреса Алехина. Я послал вызов открытым, потому что знаю с детских лет: если передаешь кому-либо письмо с другом или через третье лицо, оно не должно быть запечатано. Если Алехину незнакомы такие элементарные правила этикета, это не моя вина. Алехин утверждал, что не получил предыдущего вызова потому, что его не было в Париже. Теперь он говорит, что уже получил вызов от Боголюбова. Вы видите: я не могу доверять ему». Cегодня, когда письмо (как средство коммуникации), посланное по почте, давно изжило себя, непросто сказать, какие правила этикета и в каких странах существовали при передаче послания через третьи руки. Марко Поло, например, писал, что в Китае можно было откупиться деньгами за все преступления, кроме трех. 1. Убийство отца 2. Убийство матери 3. Не по форме вложенное в конверт казенное письмо. Так ли это было в действительности, сказать трудно; очень многие сомневаются в достоверности фактов, изложенных в книге венецианца, но, так или иначе, передача вызова через Кмоха стала еще одним инцидентом, подлившим масла в огонь, и без того уже разгоревшийся в отношениях между двумя великими шахматистами, и еще больше осложнила организацию матч-реванша. * * * О матче Капабланка-Алехин (Буэнос-Айрес, 1927) написано много. Не меньше - о переговорах по поводу так и не состоявшегося ответного матча, с нетерпением ожидавшегося всем шахматным миром. Опубликованы документы, переписка, интервью, воспоминания современников, но полной ясности нет до сих пор. Кто из двух чемпионов прав? По чьей вине не состоялся матч-реванш? К сожалению, сегодня в России, как и в былое время в Советском Союзе, факты (и шахматные факты в том числе) сплошь и рядом подверствываются под нужды сегодняшнего дня. Факты пытаются подменить мифами, которые должны служить «интересам России», как будто один из самых выдающихся чемпионов в истории нашей игры нуждается в подобной мифологизации. В этом тексте мы опирались только на документы, совершенно игнорируя зачищающие прошлое ура-патриотические залпы профессиональных и доморощенных историков, у которых социальный заказ превалирует над фактами.  В любых других случаях мы ссылаемся на источник информации. * * * В 1995 году, просматривая архив Капабланки в Нью-Йорке, завещанный вдовой кубинца Манхеттенскому шахматному клубу, я не нашел чего-нибудь, проливающего дополнительный свет на чрезвычайно запутанную историю так и не состоявшегося матч-реванша. После смерти Давида Бронштейна (2006) мне передали папку, на которой было написано мое имя. Среди прочего в папке находились материалы, относящиеся к этой теме: Давид Ионович очень интересовался вопросами, связанными с историей борьбы за мировое первенство, и мы несколько раз говорили об этом. Документы и письма Алехина, Капабланки и Эйве оказались, увы, копиями с уже известных, и ничего нового я здесь тоже не обнаружил. Несколько бóльшую ясность могли бы внести архивы ФИДЕ, офис которой во время президентства Эйве находился в Амстердаме. Но заходя в штаб-квартиру ФИДЕ и просматривая документы, я не нашел чего-нибудь интересного и там. Впрочем, многого и нельзя было ожидать: созданная в 1924 году Международная шахматная федерация играла только косвенную роль в вопросе мирового первенства - претендента на матч фактически выбирал тогда сам чемпион мира, он же диктовал условия поединков. Париж 1924. На этом конгрессе было объявлено о создании Международной Шахматной Федерации. Сидит пятый справа – первый президент ФИДЕ гаагский адвокат Александр Рюеб, рядом с ним – будущий чемпион мира Александр Александрович Алехин. * * * Матч в Буэнос-Айресе, как известно, выиграл Алехин (+6-3=25). Не будем касаться подробностей борьбы, скажем только, что трения между соперниками были заметны уже тогда, а один из самых пылких поклонников Капабланки – сеньор Керенсио, входивший в организационный комитет соревнования, хотел даже вызвать Алехина на дуэль, но конкретного повода для этого так и не представилось. Александр Александрович Алехин в шахматном клубе Буэнос-Айреса. 1927 год. Тем не менее поначалу переговоры о матч-реванше носили деловой характер, и казалось, никаких проблем с его организацией не будет. В февральском номере «Американского шахматного бюллетеня» за 1928 год появилось сообщение: «Доктор Алехин подтвердил, что собирается в следующем году играть с Капабланкой, подчеркнув, что матч-реванш должен играться на тех же условиях, которые выработаны самим Капабланкой в Лондоне в 1922 году и по которым игрался матч в Буэнос-Айресе». Там же сообщалось, что «Капабланка, прибывший в Нью-Йорк 8 февраля, заявил, что победа Алехина была вполне заслужена, хотя он, Капабланка, не был похож на себя самого в этом историческом поединке. Кубинец высказал уверенность в полном восстановлении своей формы к матч-реваншу, запланированному на 1929 год». Два дня спустя, 10 февраля 1928 года Капабланка отправил письмо президенту ФИДЕ доктору Рюебу. В этом письме он предлагал играть не до шести побед, как игрался матч в Буэнос-Айресе, а ограничить число партий шестнадцатью и изменить контроль времени на обдумывание. Копию письма Капабланка отправил Алехину. Реакция чемпиона мира была на редкость эмоциональной. В ответном послании Алехин писал: «Вы предлагаете мне изменить условия, которые сами же и выработали. На реванш я согласен только на этих условиях. Вы, видимо, меня плохо знаете, если можете предположить, что кто-нибудь может заставить меня отказаться от того, что я считаю совершенно правильным». Несколько недель спустя «Американский шахматный бюллетень» опубликовал ответную реакцию Капабланки, в которой экс-чемпион возмущался, почему Алехин предал гласности письмо, направленное  президенту ФИДЕ и копию которого, в виде любезности, послал чемпиону мира. Кубинец объяснял мотивы письма тем, что в следующем месяце состоится конгресс ФИДЕ, и он, Капабланка, хотел бы, чтобы делегаты ознакомились с его предложением. Во-вторых, и в главных, он утверждал, что всё, предложенное им, касается будущего шахмат, в то время как матч-реванш он, разумеется, будет играть по лондонским правилам, то есть по тем же, по которым игрался матч в Буэнос-Айресе. Алехину это должно было быть совершенно ясно из содержания письма, и непонятно, чего это он вдруг так взбеленился. Несмотря на объяснения Капабланки, что речь в его послании шла только о будущем шахмат, после этого письма его отношения с Алехиным резко ухудшаются; в Карлсбаде (1929) чемпион и экс-чемпион не только не разговаривают друг с другом, но даже не здороваются. Они избегают даже прямого письменного контакта, взывая к шахматной общественности посредством открытых писем, как назвали бы эту форму обращения в наше время. Одно из таких писем Капабланка заканчивает так: «Хотя поведение чемпиона мира крайне несимпатично по отношению к интересам шахмат и престижу титула, я прибегаю к последнему звонку и призываю вас принять мой вызов на матч на звание чемпиона мира по Лондонским правилам 1922 года в Соединенных Штатах зимой 1931-1932 годов. В случае вашего отказа принять этот вызов, я буду вынужден объявить матч на звание чемпиона мира выигранным из-за неявки и буду готовиться принять вызов от любого в открытом бою». Ответ Алехина не замедлил себя ждать: «Я принимаю ваш вызов, но для этого вы должны точно следовать букве и законам лондонских соглашений». Затем чемпион мира перечисляет статьи соглашения, которые, по его мнению, не выполнены до сих пор Капабланкой, и упоминает о матче с Боголюбовым, после которого он, Алехин, сможет приступить к конкретным переговорам. Алехин заканчивает письмо жесткой отповедью: «Я хотел бы подчеркнуть, что не унижусь до дискуссии о вашей отвратительной попытке завоевать без борьбы титул чемпиона мира – мой титул. Слухи – одновременно возмутительные и забавные – о вашем плане обогатить шахматный мир чемпионом – побежденным чемпионом, - я слышал уже из самых разных источников; факт, аналога которому невозможно найти в анналах нашей игры!» И далее: «Я выиграл у вас в честном, тяжелом бою шесть партий, и я признаю сильнейшим только того, кто выиграет шесть партий у меня!» Война у Капабланки с Алехиным теперь идет на всех фронтах. В частных письмах кубинец называет теперь чемпиона мира, как правило, «А» или «наш друг А». Это не просто нежелание даже на бумаге выписывать имя своего недруга, но, очевидно, давшая глубокие корни антипатия. С такими же примерно чувствами российский журналист Игорь Яковенко сегодня упорно именует главу ЛДПР - «господин Ж», или попросту «Ж». Так в письме Ледереру в 1930 году Капабланка пишет: «Общее впечатление в Европе, что наш друг А. будет играть только принужденный к этому общественным мнением. Ничто другое не заставит его изменить эту точку зрения. Он сделал всё возможное, чтобы меня не пригласили в Сан-Ремо, что ему и удалось, но его репутация такова, что здесь, по другую сторону Атлантики, он едва ли имеет хотя бы одного друга. (...) Я твердо убежден, что если общественность в Европе будет знакома с фактами, А. будет вести себя по-другому, но пока он видит, что ничего не происходит, он полагает, что люди просто боятся что-либо предпринимать». Капабланка был длительное время в переписке с Е.С. Тинсли, шахматным корреспондентом влиятельной «Таймс». Хотя Тинсли и был поклонником кубинца, порой в своих письмах он становился на сторону Алехина: «Шахматисты несправедливо считают его холодным отшельником, - писал англичанин. - Лично знакомый с чемпионом мира, могу сказать, что это совершенно неправильное мнение. Он очень общительный и дружелюбный человек». Но в письмах Капабланки не найти подобных характеристик. Кубинец подробно останавливается на матримониальных историях Алехина, на его безалаберной жизни в Париже, привычках, астрономических гостиничных счетах за алкоголь. В том же письме Ледереру Капабланка сравнивает собственную безупречную репутацию с обликом человека, ставшего его заклятым врагом: «Алехин обманывает вас. Он заявлял в Карлсбаде, что с моим мнением в Соединенных Штатах уже никто не считается. Я мог бы вам поведать еще немало о нем, тем более, что истории были рассказаны мне людьми с безупречной репутацией. (...) Причина его развода, должно быть, очень свежа. В Карлсбаде они были в превосходных отношениях. Если они поцапались, мы услышим, без сомнения, еще много интересного. При встрече я расскажу вам такие вещи, что, если это правда, вы с трудом сможете в них поверить. В настоящее время могу только сообщить, что он практически является персоной нон грата в четырех странах и, если будет продолжать в том же духе, его не будут принимать где бы то ни было». Оба выигранных Алехиным матча на мировое первенство  у Боголюбова (1929, 1934) Капабланка, имевший большой положительный счет с ним и не проигравший Боголюбову ни одной партии, считал «непристойным фарсом». Очевидно, для Капабланки не остались незамеченными и ядовитые ремарки Алехина, крайне иронически относившегося к подруге кубинца Ольге Чубаровой (по первому мужу – Чагодаевой, ставшей официально женой Капабланки только в 1938 году). Ольга Евгеньевна родилась и первые двадцать лет жизни провела в Тифлисе, как раньше называлась столица Грузии. Причем, как утверждала сама, была правнучкой покорителя Шамиля генерала Евдокимова. «На Кавказе все называют себя княгинями», - говорил Алехин коллегам, саркастически улыбаясь. Очень может быть, такая реакция чемпиона мира основывалась на его парижских разговорах с Александром Вертинским. Знаменитый  шансонье, вспоминая то время, писал: «Девчонки освоились и как-то внезапно, точно по уговору, оказались все дочерьми генералов, полковников, губернаторов и миллионеров. Иностранцам они рассказывали о себе всякие чудеса». По собственному признанию Ольги Евгеньевны, при упоминании имени своего недруга всегда уравновешенный Рауль менялся в лице. «Я ненавижу Алехина», – первые слова, услышанные ею от Капабланки, когда она приехала в Ноттингем в 1936 году. Именно тогда Капабланка переживал вторую молодость – он выиграл Третий московский международный турнир (1936) и разделил первое место в Ноттингеме с Михаилом Ботвинником. Там же, в Ноттингеме, он победил Алехина, который к тому времени потерял звание чемпиона мира. После неожиданного проигрыша русского чемпиона Максу Эйве, двух лет царствования голландца и вынужденного простоя кубинца в этой связи, Капабланка снова начал мечтать о казалось бы растворившейся идее матч-реванша. «Было бы замечательно, если бы советская шахматная федерация организовала матч в Москве со скромным призовым фондом в 25 тысяч долларов», - говорил он Валериану Евгеньевичу Еремееву, с которым постоянно общался во время своих приездов в советскую Россию. Справа - ответственный секретарь всесоюзной шахматной секции Еремеев (Москва, 1936) Капабланка не понимал, что в Советском Союзе организация такого матча не могла даже обсуждаться. Дело было даже не в деньгах, хотя сумма в 25 тысяч долларов была далеко не такой скромной по тем временам, тем более для страны, испытывающей острый дефицит валюты. Основная причина заключалась в другом: «белоэмигрант, изменник и монархист» (тогда!) Алехин был в Советской России персоной нон грата, и не удивительно, что никакой реакции на предложение кубинца не последовало. Прошло еще два года. Время от времени доходили слухи о вроде бы «окончательно урегулированном» матч-реванше. Весной 1938 года о нем было объявлено в Уругвае, но и тогда реванш не состоялся по целому ряду причин, но в конечном счете - финансовых. После окончания АВРО-турнира в Амстердаме (1938) было проведено совещание всех участников, чтобы выработать правила проведения матчей на первенство мира. До начала турнира Капабланка безуспешно пытался уверить спонсоров, что вместо проведения соревнования лучше потратить деньги на его матч с Алехиным. Дирекция голландской радиокомпании придерживалась другого мнения, но с предложением рассматривать турнир как отборочный к матчу с чемпионом мира возражал уже Алехин. Оба чемпиона выступили в турнире неудачно, особенно кубинец, проигравший заклятому врагу в день собственного пятидесятилетия. Холодная война между ними продолжалась, и они участвовали в совещании по очереди. Когда пришел черед Алехина, он одернул вступивших в перепалку американцев Решевского и Файна: «Но, господа, не будем вести себя как Капабланка!» Причем это было сделано так, что находившийся неподалеку кубинец не мог не слышать этого замечания. (сообщено Эйве). Чемпион мира был согласен на призовой фонд в 10 000 долларов, за одним исключением – Капабланка должен собрать 18 000 долларов (10 000 золотом) - на таких условиях игрался их матч в 1927 году. Голландский гроссмейстер Лодевейк Принс (1913-1999), несколько раз беседовавший с Капабланкой на Олимпиаде в Буэнос-Айресе (1939), рассказывал мне, что о чем бы ни заходила речь, кубинец при первой же возможности сводил разговор к своим ущемленным правам и возмутительному, с его точки зрения, поведению Алехина. О том же имеются свидетельства и многих других собеседников Капабланки, хотя Макс Эйве полагал, что несмотря на то, что «Капабланка едва ли не до конца продолжал говорить о матч-реванше, после 1931 года делал это скорее по инерции». Во время Олимпиады в Буэнос-Айресе была предпринята последняя попытка организовать матч-реванш: президент Аргентинской шахматной федерации Аугусто де Муро находился в контакте с обоими гроссмейстерами. Капабланке было уже за пятьдесят, его материальное положение было не из блестящих, и он был готов играть где бы то ни было, когда угодно, соглашался на значительно более скромные условия для себя, уступая во всем. Алехин отвечал, что в связи с событиями в Европе он, как военный переводчик, подлежит мобилизации, но готов рассмотреть любые серьезные предложения. Дело не сдвинулось с мертвой точки. * * * Читая известные на сегодняшний день документы, касающиеся матч-реванша, автор порой ловил себя на мысли: прав Капа, кругом прав. И джентльмен, и дипломат. Но просматривая те же самые документы и знакомившись с ответами Алехина, я тут же отбрасывал всякие сомнения: всё, что говорит Александр Александрович, и обоснованно, и логично. Взглянув на проблему  снова с точки зрения кубинца и вдумавшись в его аргументы, я снова начинал колебаться... Вопрос о матче-реванше действительно запутанный и непростой, и у каждой стороны есть основания считать себя правой. На проведение (вернее, непроведение) матч-реванша очевидно повлиял мировой экономический кризис, разразившийся в конце двадцатых годов и затруднивший Капабланке обеспечить финансовую сторону соревнования. Сыграла роль и путаница в датах: отправив вызов Алехину и указав зиму 1930-1931 как наиболее удобное время для проведения матча, кубинец ошибся – он имел в виду сезон 1931-1932 годов. И хотя Капабланка настаивал, что из последующего текста его письма описка очевидна, эта небрежность кубинца еще больше запутала дело. Да и местом проведения Капабланка предлагал Гавану, против чего резко возражал Алехин, Так что передача вызова через Кмоха, с которого мы начали повествование, выглядит только маленьким облачком на давно затянутом грозовыми тучами небосклоне. Оставим же историкам шахмат детальное исследование переписки и юридических обоснований чемпионов, чтобы прийти к однозначному выводу. Удастся ли это? Автор, на первых порах задавшийся целью установить истину, вынужден был всё время вспоминать слова философа - «чем больше вы ищите абсолютную правду, тем меньше шанс, что вам удастся обнаружить ее». Но даже если так, беспристрастно взглянув на факты, обоих гениев шахмат можно упрекнуть кое в чем. С детских лет Капабланка  привык, что на него смотрят как на чудо природы. Прозрачный стиль и быстрота игры, внешний облик и харизма, отношение к шахматам – как бы походя, между прочим - только укрепляли это впечатление. Восторженность толпы, постоянное внимание репортеров, эйфория на родине – все это было знакомо ему с юности и стало неотъемлемым атрибутом жизни. Ни одного шахматиста не называли так часто несравненным, и Капабланка настолько сроднился с этим образом, что, даже перестав быть чемпионом мира, продолжал вести себя, как будто он им все еще является. Сразу после завершения поединка в Буэнос-Айресе кубинец заявил: «Звание чемпиона мира в хороших руках. Я не думаю, что сегодня найдется в мире игрок, который сможет вырвать это звание из рук Алехина. Ласкер уже немолод, что же касается меня самого, то, возможно, я сыграю еще один матч с Алехиным. Я не уверен в перспективах этого матча, потому что не знаю, в каком расположении духа я буду пребывать, и будет ли этот матч вообще мне интересен». Я выделил последние строки потому, что они, без сомнения, отравили ядом высокомерия комплиментарное по отношению к новому чемпиону мира высказывание кубинца. Такого же тона Капабланка придерживался  и в дальнейшем. По окончании турнира в Карлсбаде (1929), говоря о предстоящем матче между Алехиным и Боголюбовым, он заметил: «Я надеюсь, что организация матча в Висбадене не окончится неудачей, как предсказывают некоторые, и победитель матча не попытается уклониться от борьбы со мной. Я готов играть с любым и в любое время...» Читая эти строки, можно подумать, что они принадлежат по-прежнему восседающему на шахматном троне чемпиону, а не проигравшему матч и стремящемуся к реваншу; излишне говорить, насколько эти публичные откровения раздражали Алехина. Турниры в Сан-Ремо и в Бледе – самые впечатляющие достижения Алехина после завоевания им высшего титула. В Сан-Ремо он оторвался от второго призера на три с половиной очка, в Бледе - на пять с половиной (!). Но в обоих турнирах не участвовал Капабланка: чемпион мира требовал в случае его участия такие гонорары, что организаторы были вынуждены отказываться от приглашения кубинца. Примеры с Бледом и Сан-Ремо далеко не единственные. Когда Алехин узнал, что на турнир в США (Пасадена, 1932) приглашен Капабланка, он тут же написал организаторам: «Does Capablanca participate in the tournament and does your Committee agree to pay me in that case 2000 dollars extra fee?» 2000 долларов - немалая сумма по тем временам. (Для сравнения – Владимир Набоков получил за перевод «Алисы в стране чудес» 5 долларов и был очень рад такому гонорару). Таких денег у организаторов не нашлось, и, скрепя сердце, им пришлось отказать Капабланке. В письме Ледереру кубинец писал: «Наш друг А. запросил в случае моего участия в Пасадене 2000 долларов и согласен играть без гонорара, если я не буду играть. И он еще говорит, что не боится и не возражает против моего участия в каком бы то ни было соревновании, где играет сам. Я полагаю, что эти факты должны быть опубликованы». Участники турнира в Пасадене (1932). Сидит Александр Алехин. И в других случаях, увидев в списке приглашенных имя Капабланки, Алехин тут же запрашивал дополнительно изрядные суммы. Впрочем, так же как и с Корчным полвека спустя, когда организаторы турниров быстро сообразили, что появление в списке приглашенных имени невозвращенца автоматически означает отказ от участия советских гроссмейстеров, Капабланку тоже перестали приглашать в турниры, куда по всем параметрам он должен был быть приглашен. Участие кубинца в Московских международных турнирах (1935, 1936) можно вынести за скобки, ведь путь в советскую Россию Алехину был заказан, и о его приезде туда не могло быть речи. А что в подавляющем большинстве случаев приглашения получал Алехин, удивительного мало: всюду и во все времена и организаторы, и публика предпочитает видеть чемпионов. * * * В двадцатых годах в эмиграции оказались Игорь Стравинский и Сергей Рахманинов. Ни для кого не было секретом, что выдающиеся композиторы относятся друг к другу с заметным холодком (мягко говоря). Когда Рахманинов ушел из жизни и Стравинского спросили об причине таких отношений, он отвечал: «Мы ненавидели силу друг друга». Мне кажется, что несмотря на полный разрыв контактов и многочисленные язвительные высказывания обоих гениев шахмат, они прекрасно понимали, какой величины фигурой является каждый из них, и объяснение Игоря Федоровича Стравинского уместно и в отношении Алехина и Капабланки. Остается добавить, что оба великих чемпиона жили совершенно разными жизнями. Эдуард Ласкер, прекрасно знавший и игравший с обоими, писал: «Каждый день Алехин проводил от четырех до восьми часов за шахматами, анализируя партии других мастеров и пытаясь найти усиления в применявшихся ими дебютных вариантах. И этим он резко отличался от своих предшественников Ласкера и Капабланки, которые, достигнув вершины, почти не посвящали времени шахматам, за исключением, разумеется, тех периодов, когда сами играли в турнирах или матчах. Поэтому для любителей шахмат, сделавших из игры всепоглощающее хобби, не говоря уже о профессионалах, Алехин был настоящий чемпион. Он был для них много ближе, чем Ласкер, чьи интеллектуальные интересы были выше их понимания, и импонировал им больше, чем Капабланка, чья ясная простота впечатляла, но не шла ни в какое сравнение с блестящим стилем Алехина. Алехин не мог жить без шахмат. Каждый раз, когда он обсуждал течение какой-нибудь партии или анализировал, его глаза начинали светиться, от него исходил какой-то нервный ток, как будто он находился под действием наркотика. Он ел и спал только для шахмат и грезил только шахматами. О чем бы ни шел разговор, Алехин всегда находил возможность свести его к шахматам. Более того, шахматы были его единственной любовью». Кредо Капабланки лучше всего характеризуют его собственные слова: «я не считаю шахматы достаточно важным делом, чтобы пожертвовать ради них всем в жизни», и вопрос – чья жизнь, Капабланки или Алехина, более правильна? - так же нелеп, как и поиски ответа на вопрос о смысле жизни самой. * * * Вы прочли только небольшие выдержки из документов, воспоминаний, интервью и писем по поводу так и не состоявшегося матч-реванша. Помимо горы уже известных, имеется, без всякого сомнения, немало любопытного и в частных коллекциях. Весь архив Капабланки, к примеру, был приобретен американцем Давидом Делюсиа. Что касается Алехина, то незадолго до смерти Грейс Висхар-Алехина передала все документы покойного мужа на хранение друзьям семьи, и алехинский архив был закрыт по тогдашним французским законам на шестьдесят лет, то есть до 2006 года. В 1993 году Франция присоединилась к Европейской Конвенции об авторском праве, продлив срок закрытости до семидесяти лет. Таким образом, документы алехинского архива, включая переписку с Капабланкой и многие другие (не в последнюю очередь – оригиналы пресловутых статей «Арийские и еврейские шахматы» в «Паризер Цайтунг») станут общественным достоянием буквально через несколько дней – 1 января 2017 года. Ждать осталось недолго, и может быть, тогда мы узнаем больше. http://chess-news.ru/node/22523

1 2 3 4 5 Категория: Шахматы | Добавил: shashki35 (21.12.2016)

Просмотров: 325 | Теги: Капабланка, алехин, СССР, Ласкер, Буэнос-Айрес, тогда и сейчас | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0

------------------- ================= --------------------- --------------------

Copyright MyCorp © 2024uCoz